| |
|
Бесовщина |
|
Глава первая
Тех имен, что дали им при рождении, они не помнят; давно привыкли к своим
новым именам.
***
В глухой тайге жила бабка. Старая, но не дряхлая. Двигалась по лесу
шустро. Собирала грибы-ягоды, травку всяко разную. На небольшой прогалине
огородик организовала. Арбузы, правда, не выращивала и тюльпанами не
баловалась, но картошечку ела круглый год.
Сколько ей лет от роду, когда в лесу поселилась да по какому поводу,
никто не знал, да и кому знать-то? В городе она не появлялась. Только в
ближайшем поселке, но редко и тихо. Пройдет по крайней улице, попросит
хлебушка с солью и назад к себе в лес. Родственников у нее не было. Хотя
были, наверное, не в капусте же ее нашли, да только ни бабка о родне, ни
родня о бабке не вспоминали. Впрочем, она вообще ни о чем не вспоминала.
Если только во сне к ней прошлое приходило, но она сны поутру не помнила.
Жила наша лесная жительница по солнышку, по погоде. Зимой старалась от
жилища своего не отходить. Зимы у нас, к сожалению, такие, что в спячку не
ударишься. Мало того, что голод, с ним бы она, может, и совладала, да
морозы заставляют печку топить.
Печки, как таковой, с полатями, с плитой, не было, откуда ей взяться-то?
Возле жилья на полозьях от санок стоял бак с трубой. Под баком между
полозьями втиснулся приплюснутый металлический таз, что когда-то был
шайкой в бане (не знаю, есть ли теперь в банях шайки, но, может, кто-то их
помнит). Над тазом прикрепилась проволокой к баку вторая труба. В бак
зимой накладывался снег, в тазу горел сухостой, и по той трубе, что была
над тазом, шел дым. Дымоход у бабки был ходячий, в том смысле, что
поворачивался боковым отростком в нужную сторону, чтобы ветер не загонял
дым в хибару. Отросток второй трубы, по которой из бака шел горячий
воздух, через маленькое оконце был втиснут в хибару и прикрыт крышкой от
детской кастрюльки. По нему тепло шло. Вместе с теплом шел и пар, но бабка
на пар внимания не обращала.
В крещенские морозы снег в баке таять не хотел, и самодельная печка
затаскивалась в жилище, а дым уходил в оконце. Не весь уходил, но
небольшой дым бабке не мешал, она к нему привыкла.
***
В годы былые лес был дремучим. Жители окрестных сел и деревень грибы и
ягоды собирали только по его краю, там же и дрова на зиму заготавливали.
Забираться в чащобу не рисковали. Но пришли лесорубы, повадились
браконьеры за пушниной, потом зачастили и прочие лесогубители, и лес
захирел. В поисках съедобных трав все дальше приходилось бабке уходить от
своей хибары, и оказалось, что не одна она живет в лесу. Еще живет в нем
мужик небритый и нечесаный. В темноте на лешего похожий, да и днем
встретишь – испугаешься. Спутанные лохмы на одну сторону падают. Косматая
борода чуть не до пупа, а бровей и ресниц нет вовсе.
Бабка, однако, не испугалась. Она на мужика и не глянула, но надо
сказать, что и он ее вниманием не побаловал. И потом, если изредка
встречались на какой тропе или опушке, проходили мимо друг друга, словно
незрячие.
Вообще-то бабке соседство понравилось. Абы кто по лесу теперь редко
шастал. Встретили пару раз того мужика, и пошли круги по округе, мол,
своими глазами лешего видели. Едва ноги унесли. Да как не леший, как не
леший? Чистый леший. Одежа не на ту сторону застегнута, поет голосом без
слов, в ладоши бьет, свищет, фукает, хохочет и плачет. Кто не сообразит
свою одежонку на изнанку вывернуть, того в чащу уводит на погибель. Мало
что ли у нас народу без вести сгинуло?
Про бабку тоже небылицы рассказывали. Будто живет в лесу яга, косматая и
злющая. Из-под драной юбки кости торчат, и яга когда по лесу ходит,
колотит ими о деревья. В одной руке у нее метла со ступой – это где через
бурелом перебраться не может, так чтобы перелететь. В другой руке у нее
ухват с котелком для варки. Из тех, кто в лесу плутают, похлебку себе
варит. И волков подкармливает, потому они ее и не трогают.
Россказни подобные бабке тоже нравились, потому что наслушавшись их, люд
вспоминал, что ходить в лесу - видеть смерть на носу, и лишний раз лес не
тревожил.
А таскала баба наша с собой повсюду кошелку, ею же из прутьев
смастеренную. И ветку, от комарья да мошки отбиваться. Ну и сук иногда по
дороге прихватывала, опиралась на него, когда ноги уставали. В лесу никого
не трогала, ни дичи, ни рыбы не ела, грибников и ягодников стороной
обходила, не ждала добра-то от людей, а зла им не желала.
Вот Леший, тот, и правда, старик был вредноватый; когда шел по лесу, сук
кривой в руке всегда держал и постукивал им по деревьям; гул шел такой,
что заслышав его, и грибники, и ягодники с непривычки опрометью прочь
бросались.
***
Приснился бабке в ту пору чудной сон. Будто идет она не спеша по лесной
тропинке. Прогуливается, значит. В платьице кашемировом, тонком в талии. В
белых босоножках на чистых ногах. Кожа на подошвах стоп тонкая; пятки
гладкие, розовые. На руках ни единой мозолины. Ну вроде не она идет, а
вроде она.
Веточкой зеленой лицо обмахивает. Цветочек красивенький нюхает. А вокруг
лес как зачарованный. Ни один листик не трепыхнется. Трава чистая, сочная,
и на ней роса бусинками, переливается, искрится.
И чуть впереди сквозь деревья толстенный ствол к тропинке пропихивается.
Она глянула, а то и не ствол вовсе. То Леший. Сам весь темный, заросший,
только глаза поблескивают зелеными стекляшками. И так Леший к ней бочком,
бочком. И поглядывает с прищуром. А она плечиком повела и дальше по
тропинке. Не быстрее, не медленнее. А Леший – «ух, ух». А она снова
плечиком, да ну тебя, мол; надо очень.
Давно ей сны не снились, и нате вам. К чему бы? Но самое странное – Леший
с той ночи, когда во сне приходил, стал с ней при встречах здороваться. Ну
не раскланивался, этого не было, но нечто нечленораздельное на ходу себе
под нос бурчал непременно. А потом и притормаживать стал, чтобы ругнуть
лесные порядки.
***
А лес все хирел. Ходить по нему было уже не так трудно, но и
не-вытоптанные полянки с ягодами и грибами встречались реже. Бабка теперь
в поисках провизии далеко уходила от своей хибары. Отправлялась на зорьке,
возвращалась на закате. Случалось, забредала и в уголки истинной тайги.
Там иногда подолгу кружила на одном месте, стараясь обойти бурелом. Густые
ветви с темной хвоей не пропускали на землю лучи солнца. В лесном мраке не
рос подлесок и не было слышно пения птиц. Только хрустели под ногами сухие
ветки.
По одной ей понятным приметам бабка находила в этом сумрачном царстве
небольшие полянки. Наполнив корзину грибами и ягодами и прихватив по
дороге шишек для топки бака торопилась до ночи вернуться домой.
В одном из походов она вышла к болоту, стала обходить его и увидала на
кочке лачугу сродни своей – куски фанеры, хворост, еловые ветви. А рядом
небольшой костер разложен, и на нем варево кипит в прокопченной
кастрюльке.
Бабка постояла, подивилась. И на кастрюльку (сама-то в банках жестяных
стряпала), и на лачугу (да кому же это могло в голову прийти на болоте
поселиться?).
Из оконца нос высунулся, остренький, с горбинкой. Сморщился. Чихнул.
Исчез.
В лачуге задребезжала жесть, стукнула деревяшка, и во дворе появилась
бабка. Маленькая, юркая. Руки в боки. Носом шмыгнула, хихикнула и заявила:
«Ну аккурат к обеду. Ни раньше, ни позже. Ясно, аромат учуяла».
- Мимо проходила, - степенно ответила незваная гостья.
- Ну так давай. Вот от того кустика прямо сюда брод.
Так наши героини познакомились. И стали они подружками.
***
Новая наша бабка оказалась особой компанейской. Странно даже, что смогла
она жить в лесу одна-одинешенька и коротать вечера без разговора. Очень
гостей любила и теперь все ждала, когда к ней ее подружка с Лешим
пожалуют. Той и в голову бы не пришло Лешего куда-то с собой звать, но
другиня, как услыхала, что есть такой мужичок в лесу, так и заладила:
«Пригласи да пригласи». Пришлось пригласить.
Однако посиделки случались не часто. Новые знакомые может и рады были
вечерок в гостях скоротать, да уж больно не близок путь. И возвращаться
ночью через болото боязно. Не ровен час оступишься, шагнешь мимо брода и
сгинешь в трясине. Без опаски по кочкам только лягушки прыгают да наша
бабка болотная. А уж сколько комарья там водилось – ну просто тучи, что и
солнышко-то прятали не хуже еловых веток. Хоть наши герои в лесу обвыклись
и с комарами только что не породнились, но ночевать у новой знакомой не
соглашались.
Весь незваный люд от халупы на болоте орда комариная гнала бы прочь лучше
цепного пса, да известно: много комаров, готовь коробов, по ягоду; много
мошек, готовь лукошек, по грибы. Славилось это место в народе. Знали, что
растет на болоте клюква, крупная, сочная, и брусники немало. И все новые
ягодники сюда захаживали. Но бабка всех отваживала.
Представьте. Идете вы редким лесом. Солнышко светит, птички поют, травка
благоухает. Чуть поодаль на болоте лягушки квакают, и сквозь кустарник
кувшинки видны. Под ногами у вас земля пружинит. И вот уже жижа захлюпала.
Вы идете без спешки. Выверяете каждый шаг, чтобы не оступиться и не
оказаться вместе тропы в болоте. Прислушиваетесь, не выскочит ли из чащи
дикий зверь. И тут из-под куста, из-под самых ваших ног вылетает, как
дикий селезень, баба косматая. Вылетает с диким завыванием, с визгом,
глаза пучит, слюной брызжет и руками, как крыльями, по бокам бьет. Ну
самая что ни на есть кикимора болотная. Даже если вы атеист убежденный,
все равно будете мчаться прочь без оглядки, сколько дыхания хватит. И
потом будет ужасаться задним числом, что так неосторожно бежали, ведь
могли сгинуть в том болоте навеки. И больше вы туда уж не сунетесь ни за
какими ягодами.
***
Теперь у нас в героинях две бабки: бабка лесная и бабка болотная. Для
краткости будем называть их, как называли их жители окрестных мест: Яга и
Кикимора. Да бабки и сами до того к этим прозваниям привыкли, что на
другие не откликнулись бы. Они и друг другу так представились.
Хотя, чтоб вы знали, у настоящей яги не только нога костяная, но и рога
во лбу, а кикимора вообще существо домашнее. Днем за печью сидит, не видно
ее и не слышно. Спит, должно быть. А вот по ночам проказит. Раньше
баловалась с веретеном, прялкою, воробами и вьюшкой. А с чем теперь
куролесит, даже не знаю.
Правильней было бы второй бабке зваться Болотницей, да только кто ж на
такое имя согласится?
***
У Кикиморы и до встречи с лесной парочкой не все вечера были одинокими,
как у черта в болоте. Имелся у нее приятель. Жил в другой стороне леса, у
красивого чистого озера. Не будь он знаком с Кикиморой, мы бы про него и
не узнали. Старикан тихий, незлобный, несуетливый. И такой ленивый, что
можно лишь удивляться, как он с голоду не умер и от холода не околел.
Только когда мальчишки-хулиганы, повстречав в лесу землянку, хотят ее
разворошить, дед из нее и выбирался. Мальчишки начинают доски из наката
выдергивать да на дно землянки сбрасывать. Гиканье, хохот, треск и стук. А
дед выберется тихонечко через запасной лаз. Ползком в густой траве шмыгнет
ящерицей. И молчком подзатыльник одному, подзатыльник другому. И нет
мальчишек у озера, как никогда и не было.
Дед доски на место водрузит - и снова на лежанку. Спать. Если у Потапыча
спячка зимой, у нашего тихого деда - круглый год. Жара, стужа – ничто не
помешает. И когда пропитанье добывал, неведомо.
Но Кикиморе во встречах Тихий не отказывал. В назначенный час без
опозданья появлялся у ее хибары.
***
С тех пор, как наши герои друг о друге узнали, в их жизни мало что
изменилось. Каждый в своей конуре обитал, вместе не съезжались. Поодиночке
бродили по лесу в поисках провизии. Друг к другу заглядывали изредка, но
не так, чтобы специально, а если уж шла Яга недалеко от болота, то
сворачивала к подружке. Приходила с гостинцем, приносила шишек из тайги
или земляники с солнечной полянки. У Кикиморы тут же водичка на костре
закипала. Выпьют они на пару чайку с брусничным лис-том да с клюквенным
вареньем, посокрушаются, что сахар доставать становится все труднее,
расскажут всякие истории страшные про набеги горожан, вспомнят Лешего с
Тихим и снова заживут в одиночестве и лесной тишине.
Но со временем стала Яга не захаживать к Кикиморе, а принимать ее у себя.
И не только потому, что той дома не сиделось, а Яге не в радость лишние
метры по корням отмеривать. Просто не очень-то поговоришь, когда комары в
рот пачками лезут. Пыталась Яга выведать секрет подруги, как та с комарами
договаривается, что они у нее кровь не пьют. А Кикимора только смеется в
ответ. Видно сама своего секрета не знает.
Так ведь и Яга не знала, отчего звери ее в тайге не трогают.
***
Как-то подружки вместо чаю наливочки выпили. Уж как удалось Кикиморе ею
разжиться, история умалчивает, но бутылочку бабки уговорили быстро и с
непривычки столь же быстро повеселели. И захотелось им пойти незнамо куда
неведомо зачем. И ничего иного не придумалось, как навестить Лешего.
Ну решили пойти, и пошли.
Путь некороток оказался, и пока до места добрались, ноги поотбивали, а
веселья поубавилось. И не понравилось им у Лешего. Тесно, неуютно. Толком
присесть негде, полакомиться нечем. Да и жилье – не жилье, а клетка. Ни
тебе травки сухой на стенах, ни цветочка живого в баночке. Чай – пустой
кипяток. Ладно варенья никакого, так и листа брусники или смородины - и
того не нашлось.
С тех пор бабки по гостям не ходили, посиделки устраивали исключительно у
Яги. Стал и Леший к ним присоединяться. Говорил немного, все больше
бурчал, а все же интереснее встречи проходили, содержательнее. Только
редко троица собиралась. Ночевать у Яги не останешься, где у нее троим
улечься? А пока к себе доберешься по темному лесу, всю радость от встречи
растеряешь. И это по теплу. А какие гулянья по тайге зимой, когда в ней
снег лежит высокой шапкой? Натоптанной колеи в тех местах нет, а лыж у
наших героев не водилось. И не помогли бы лыжи: деревья густо росли, а где
деревья повырубили, там бурелом стоял, что баррикады. По зиме Яга
выбиралась из своей хибары только печку растопить.
***
Пришло лето. Птички запели, листья затрепетали – лес общается, все друг
другу приветы посылают, с теплым солнышком поздравляют, зимнюю стужу
вспоминают. И так захотелось Яге в своем доме приятелей увидеть… Посидеть
рядком, попить чайку, поговорить о том и помолчать о сем.
Шмыгнул мимо ежик, тащил на себе гриб. На бабку нашу, что стояла возле
щитка-двери в свою хибару, даже не глянул. Привыкли звери и птицы к Яге,
перестали ее опасаться. А Яга посмотрела на делового ежика, и стало ей
грустно необычайно: в городе всем чужая и с лесными жителя-ми языка общего
нет. Все труднее ей в одиночестве зиму зимовать. Все холоднее и голоднее.
А как навалятся хвори, так и вовсе пропадет. Попытать бы счастья в городе,
где зимой в домах батареи горячие, и в любом подъезде отогреться можно.
Одной в путь отправляться боязно. Хорошо наведаться в город компанией.
Надо бы им посоветоваться, обмозговать это дело. Да ближний свет идти за
ними – живут в разных сторонах, и до каждого семь верст киселя хлебать. А
ведь круглые сутки по лесу звери шмыгают да птицы летают. Вот и еж.
Посеменит сейчас дальше, встретятся ему на пути разные звери, окликнет его
сорока, перемолвятся они между собой на своем лесном языке, а Яга не может
попросить ежика, мол, передай по лесной почте моим приятелям, что сегодня
вечером в гости приглашаю. Не знает она лесного языка.
|
